Леонид ГроссманПушкинМосква, Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", 1939, 648 с. |
Часть первая | ||
I. | Исторические Пушкины | 5 |
II. | Братья стихотворцы | 13 |
III. | Инженеры и мореходы | 21 |
IV. | Рождение поэта | 31 |
V. | У Меншиковой башни | 36 |
VI. | "В начале жизни..." | 46 |
VII. | Первые строфы | 55 |
VIII. | Открытие лицея | 65 |
IX. | Дружные музы | 75 |
X. | "Гроза двенадцатого года" | 87 |
XI. | Шутливые поэмы | 96 |
XII. | Державин | 111 |
XIII. | На старшем курсе | 121 |
XIV. | Арзамасский "Сверчок" | 135 |
Часть вторая | ||
I. | Переводчик иностранной коллегии | 151 |
II. | "Молодые якобинцы" | 171 |
III. | Первое следствие | 191 |
IV. | Начало скитаний | 202 |
V. | Полуденный берег | 215 |
VI. | Кочевая жизнь | 230 |
VII. | В пустынной Молдавии | 245 |
VIII. | "Пестрый дом Варфоломея" | 258 |
IX. | Вольная гавань | 267 |
X. | Меценат и афей | 281 |
XI. | Гнев Тиверия | 299 |
XII. | Северный уезд | 311 |
XIII. | Летопись о многих мятежах | 328 |
XIV. | "В Петербурге бунт" | 340 |
Часть третья | ||
I. | Верховный цензор | 359 |
II. | Поэты и любомудры | 372 |
III. | Политические процессы | 392 |
IV. | Поэма о Петре | 412 |
V. | "Арзрум нагорный" | 435 |
VI. | "Литературная газета" | 455 |
VII. | Болдинский карантин | 478 |
VIII. | Плен Варшавы | 498 |
IX. | На перепутье | 514 |
X. | По следам Пугачева | 531 |
XI. | "В златом кругу вельмож" | 551 |
XII. | "Современник" | 569 |
XIII. | Ноябрьская драма | 590 |
XIV. | Смерть поэта | 609 |
Эпилог 1837-1937 | 629 | |
Источники | 639 |
Байрон заманчивым личным опытом ввел путешествия в биографию поэтов и одновременно создал новый жанр небольшой лирической поэмы, в которой исповедь автора развертывается на фоне дальних стран, насыщаясь народными легендами Востока и Юга. С 1820 года так же начинает слагаться и жизнь Пушкина, отражаясь в поэмах такого же типа. Недаром об описаниях одной из них сам он говорит, как о "географической статье и отчете путешественника".
Городу, основанному Потемкиным, было немногим больше тридцати лет. Это было, в сущности, местечко с населением в четыре тысячи жителей, большинство которых ютилось в небольших домиках и "мазанках", утопающих в садах. Несколько в стороне высились развалины потемкинского дворца среди запущенного сада. В наиболее людном месте находилась единственная гостиница (ныне Караимская улица, № 2), где и остановился Пушкин. Неподалеку, в одном из присутственных зданий, помещалась контора иностранных поселенцев, которая с 1818 года управляла колониями трех новороссийских губерний. Сюда-то и явился по приезде Пушкин вручить своему новому начальнику письмо от Нессельроде.
Его принял пожилой пехотный генерал, сухощавый, среднего роста, с крупной шарообразной головой, "с большими мечтательно-голубыми глазами и необыкновенно симпатичным выражением лица". Воспитанный московскими масонами, он получил за итальянский поход чин полконника, состоял в австрийской кампании дежурным генералом при Кутузове, дослужился до генерал-лейтенанта и принял начальство над пограничными колониями Южной России. Как большинство генералов того времени, он был в близких служебных отношениях с целой плеядой военных знаменитостей, участвовал в ряде исторических сражений. Но в отличие от блестящих и нарядных полководцев типа Милорадовича Инзов проявлял в жизни крайнюю скромность. Еще не будучи собственно стариком (в момент знакомства с Пушкиным Инзову было пятьдесят два года), он жил одиноко, по-отшельнически, спал на жесткой походной койке и не имел лишнего стула в квартире. Единственным украшением его спартанской обстановки был портрет Фридриха II, перед тактикой которого Инзов преклонялся, как большинство военных XVIII века. Он пользовался репутацией человека редких достоинств и просвещенного ума.
Содержание письма несколько удивило Инзова. Нессельроде давал маленькому курьеру, вручившему пакет, неожиданно тонкую психологическую характеристику. Это и было письмо Каподистрии, подписанное управляющим коллегией, но отмеченное проникновенностью ума и человечностью сердца, весьма мало свойственными Нессельроде.
В письме отмечалось безрадостное детство Пушкина, породившее в нем "одно лишь страстное стремление к независимости". Автор письма не скрывал ни своего мнения о "необыкновенной гениальности юноши" и его "пламенном воображении", ни своих сведений о его поэтической "знаменитости". Недаром Жуковский называл Каподистрию "нашим Аристидом".
Особый интерес представляет характеристика революционной поэзии Пушкина.
"Несколько поэтических пьес, в особенности же ода на вольность, обратили на Пушкина внимание правительства. При величайших красотах замысла и стиля его стихотворение свидетельствует об опасных принципах, почерпнутых в современных учениях или, точнее, в той анархической доктрине, которую по недобросовестности называют системою человеческих прав, свободы и независимости народов". Вот почему правительство, приняв соображения друзей поэта - Карамзина и Жуковского, полагает, "что, удалив Пушкина на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятия и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государства или, по крайней мере, первоклассного писателя". Дальнейшая судьба молодого человека ставилась в зависимость от успеха "добрых советов" Инзова. Письмо заканчивалось уверением, что Нессельроде готов дать Пушкину место при себе, "но он получит эту милость не иначе, как через ваше посредство и когда вы скажете, что он ее достоин".
Необычайное письмо вызвало некоторое раздумье попечителя южных колонистов. Этот боевой генерал, в свое время переходивший с Суворовым Альпы, был не чужд литературных идей XVIII века. Племянник Хераскова, воспитанник одного из последователей Новикова, личный друг поэта-радищевца Пнина, Инзов склонен был по-своему воспринять официальное сообщение о новом стороннике "системы человеческих прав и свободы народов". Уже 21 мая он сообщает Каподистрии, что "погрешности" Пушкина объясняет не "испорченностью сердца", а только "пылкостью ума".
Как человек большой душевной чуткости, Инзов после первых же бесед с новоприбывшим понял, что тот нуждается после всего пережитого не столько в "добрых советах" и поучениях, сколько в полной свободе и отдыхе. Он не стал обременять Пушкина канцелярской работой и предоставил ему время для устройства на новом месте. Пушкин оставил заезжий трактир и поселился в одном из многочисленных еврейских домиков1. Город был тих и глух, но с открытием навигации сотни плотов и барок проплывали по течению. Пушкина потянуло к реке.
1 Местонахождение екатеринославского жилища Пушкина точно неизвестно; указания на "Мандрыковку" появились в печати через восемьдесят лет после пребывания Пушкина в Екатеринославе по сомнительным "семейным" преданиям и едва ли заслуживают доверия.
Ему нравились катанья на лодке, купанья, песчаные островки среди Днепра. Здесь Пушкин наблюдал первый примечательный эпизод своих странствий, отразившийся в его южном творчестве. Арестанты "смирительного дома" собирали на улицах подаяния, на которые и содержались заключенные. Двоим из таких скованных колодников удалось бежать; они переплыли Днепр и после отдыха на островке скрылись в лесах.
Случай этот приобретал особенное значение ввиду происходивших в Екатеринославской губернии крестьянских восстаний. Весною 1820 года пятьдесят деревень вокруг административного центра взбунтовались, "чтобы быть в полной свободе", как сообщал в Петербург вице-губернатор Шемиот. Против "многих тысяч возмутителей, избивающих своих начальников", были высланы значительные части правительственных войск, беспощадно подавивших восстание. Пушкин запомнил небывалый случай тогдашней тюремной хроники и через год нашел ему воплощение в поэме о русской разбойной вольнице.
Ранние купанья на Днепре вызвали у Пушкина приступ малярии. Еще перед отъездом из Петербурга друзья поэта подготовили план его путешествия с семьей Раевских по Кавказу и Крыму. Около 25 мая генерал Раевский, командовавший 4-м корпусом Первой армии, прибыл из Киева в Екатеринослав проездом на Кавказские воды. В то время на курорты отправлялись целым караваном, и генерала сопровождали его младший сын гусарский ротмистр Николай Раевский - знакомый нам друг Чаадаева и Пушкина, две дочери - Мария и Софья, гувернантка-англичанка, девушка-татарка, Евстафий Петрович Рудыковский, военный врач и отчасти стихотворец. Остальная часть семьи должна была встретиться с ними уже на юге.
По приезде в Екатеринослав генерал Раевский вместе с сыном, несмотря на поздний вечер, разыскали Пушкина в его убогой хате. Поэта лихорадило. Тотчас же вызвали доктора Рудыковского; он предписал больному хинин, и на другое утро Пушкин явился в дом губернатора Карагеоргия, где остановились Раевские, побуждаемый страстным желанием сопровождать их на Кавказ. "С детских лет путешествия были моею любимою мечтою", писал впоследствии Пушкин; мечта эта готова была теперь осуществиться. Инзов не возражал, надеясь, что граф Каподистрия не будет недоволен.
В последних числах мая в одной коляске со своим другом Раевским Пушкин оставил Екатеринослав.
Три экипажа покатили по Мариупольской дороге. Проехав семьдесят верст, переправились на левый берег Днепра у немецкой колонии Нейенбург, возле Кичкаса (где теперь Днепрогэс). "Тут Днепр только что перешел свои пороги, - сообщал родным генерал Раевский. - Посреди его - каменные острова с лесом весьма возвышенным, берега также местами лесные, словом, виды необыкновенно живописные".
Вскоре проехали Александровск (теперь Запорожье). За ним начались гладкие безводные степи, покрытые свежим ковылем. Так добрались до Мариуполя.
Здесь впервые Пушкин увидел южное море. Все оставили экипажи и сошли на берег Таганрогского залива любоваться прибоем. Пушкин обратил внимание на шаловливую игру Марии Раевской с набегающими волнами. Это явилось одним из творческих впечатлений его южного путешествия1.
1 Оно отразилось в знаменитой строфе "Евгения Онегина":
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!..
("Евгений Онегин", гл. I, строфа XXXIII.)
Проехав Ростов, ночевали в станице донских казаков Аксай, на следующий день обедали у атамана Денисова в Новом Черкасске, а наутро отправились в Старый Черкасск.
Донские станицы и городки были полны преданий о борьбе казачества с царизмом, нередко разраставшейся в настоящие крестьянские войны и прославившей имена Разина, Пугачева, Болотникова, Булавина. Некоторые из этих имен, как известно, чрезвычайно увлекали Пушкина, а первый интерес к ним, вероятно, возник у него летом 1820 года, когда он слушал в самом центре донского казачества предания и песни о понизовой вольнице. Николай Раевский вскоре стал собирать исторические сведения о Степане Разине, а несколько позже готовился писать историю разинского восстания. Эти темы волновали и Пушкина. Через несколько лет он вспомнил вольные песенные рассказы о том,
Как Стенька Разин в старину
Кровавил волжскую волну...
Землями Войска донского проехали в Ставрополь. Показались снежные вершины двугорбого Эльбруса, к скалам которого был, по преданию, прикован Прометей. Сильная гроза и дождь задержали путников недалеко от Георгиевска. Через два дня достигли, наконец, цели путешествия - Горячих Вод (впоследствии Пятигорск).
Вокруг расстилалась "страна баснословий", как писали географы двадцатых годов. С давних пор обширная горная область меж двумя южными морями была достоянием поэтов. Историки считают, что впервые слово "Кавказ" было произнесено Эсхилом. Пушкин прекрасно знал (и вскоре привел в примечаниях к своей кавказской поэме) первые русские стихи о Кавказе - живописные строфы Державина. Но это была еще старинная поэтика с ее "сизоянтарными глыбами" и "златобагряной зарею". Гораздо живее звучали "прелестные стихи" Жуковского в его послании к Воейкову, где шумел "Терек в быстром беге" и в голубом тумане вздымался "гигант седой, - Как туча, Эльборус двуглавый..."
Поэтические предания, казалось, аккомпанировали непосредственным впечатлениям поэта-путешественника, зачарованного очертаниями "ледяных вершин, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными..." Среди первых набросков в записной книжке поэта уже отмечены и вершины Машука и Эльбруса, "обвитые венцом летучих облаков", и "жилища дикие черкесских табунов", и "целебные струи", к которым сейчас же по приезде обратились путешественники.
На Пушкина он сразу произвел неотразимое впечатление. Александр Раевский слыл скептиком, "нигилистом", отрицал ценность поэзии, искусства, чувств. Тонко образованный и широко начитанный, как все Раевские, он был не чужд мистификации, и его неумолимый "демонизм" являлся некоторой позой. Дальнейшее показало, что этот "разочарованный" человек был способен на сильнейшие увлечения. Ум, дарования и жизненный опыт Александра Раевского придавали исключительное очарование его личности и разговору.
Героические предания кавказской войны изобиловали увлекательными историями о пленных офицерах. Так, в 1802 году был захвачен горцами русский генерал, которого чеченцы чрезвычайно уважали. После него майор Шевцов провел год в плену и был выкуплен Ермоловым. Тема освобождения русского военного из заточения в аулах развертывалась заманчивым сюжетом. В беседах на эту тему могли вспомнить и повесть Ксавье де-Местра, учителя рисования Ольги Сергеевны Пушкиной, под заглавием "Кавказские пленники", где рассказывалось о подлинных случаях из истории завоевания Чечни.
Пушкин любил поездки на ближние возвышенности, особенно экскурсии "на Бештовую высокую гору", которую поэт даже называет своим новым Парнасом, хотя пишет мало. Ему даже кажется, что муза "навек" скрылась от него. 26 июня в Пятигорске он набрасывает небольшой лирический эпилог к "Руслану и Людмиле" - первое отражение пережитой петербургской невзгоды и первая же зарисовка Кавказа.
3 июля общество переехало на "Железные воды бештовые", то-есть в нынешний Железноводск. Здесь раскинулись лагерем в десяти калмыцких кибитках под военной охраной тридцати солдат и тридцати казаков; ванны находились в лачужках, а воду из источников черпали дном разбитой бутылки - по позднейшему описанию Пушкина. Общество его составляли преимущественно братья Раевские. Старший, Александр, не перестает привлекать его своим остроумием и скептической философией и все более выступает перед ним, как характерный представитель современности, достойный изображения в новой форме байронической поэмы.
На Кавказе продолжается знакомство Пушкина с Байроном; здесь он, несомненно, прочитывает "Чайльд-Гарольда", вероятно, во французском переводе. Пушкину, как поэту, чрезвычайно важно было ознакомиться с Байроном в оригинале, услышать склад его стиха, воспринять его поэтическую речь. Не владея в то время английским языком, Пушкин пользуется познаниями Раевских для первого знакомства с подлинными текстами. Но если такая система могла дать верное представление о звучании байроновских поэм, она оставалась слишком кустарной для углубленного понимания великого лирика. Между тем замечательное восприятие Пушкиным байронических тем и стиля - подлинное творческое овладение ими - свидетельствует о совершенно свободном чтении. Следует признать, что Пушкин знакомился с Байроном по распространенному у нас в то время французскому изданию 1820 года1.
1 "Choix de poèsies de Byron, Walter Scott et Moore". Gènève - Paris, 1820, два тома. Издание включает произведения, которыми Пушкин особенно увлекался в начале двадцатых годов ("Чайльд-Гарольд", "Гяур", "Корсар", "Шильонский узник", "Лара"); характерно, что некоторые имена собственные из байроновских поэм Пушкин произносит и пишет на французский лад, например Чильд-Гарольд.
В середине июля переехали на Кислые воды (Кисловодск). Доктор Рудыковский предписал Пушкину курс лечения, который, несомненно, поправил его расстроенное здоровье. Но врач-поэт не ограничился медицинскими беседами с Пушкиным, - он решил состязаться со своим новым пациентом в стихотворном искусстве и вместе с ним стал воспевать Нарзан. Пушкин дружеской эпиграммой "поощрил" своего лекаря: "Аптеку позабудь ты для венков лавровых - И не мори больных, но усыпляй здоровых". Любопытный образ доктора Рудыковского, вероятно, вспоминался Пушкину через десять лет, когда он набрасывал планы романа на Кавказских водах. Среди прочих героев имеется и "лекарь-малоросс".
В начале августа Раевские двинулись в обратный путь - с Кавказа в Крым. Это был новый маршрут от Пятигорья - по течению Кубани землями черноморских казаков на Таманский полуостров. Проезжали через кубанские крепостцы - Ладожскую, Усть-Лабинскую, Екатеринодар, сторожевые станицы, где Пушкин не переставал любоваться казаками: "Вечно верхом, вечно готовы драться, в вечной предосторожности. Ехали в виду неприязненных полей свободных горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за ними тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем, - писал он брату. - Когда-нибудь прочту тебе мои замечания о черноморских и донских казаках - теперь тебе не скажу о них ни слова". Пушкин не решался доверить письму свои размышления о казацкой "вольнице", черты которой еще сохранялись в пограничных станицах.
В середине августа поэт впервые увидел Черное море, столь пленившее его и столько раз им воспетое. От "азиатской" Тамани путешественники отплыли в направлении Керчи. Началось первое морское путешествие Пушкина.
Биограф Пушкина пользуется до известной степени всей "Пушкинианой". Она зарегистрирована в библиографических указателях B.И. Межова, В.В. Каллаша, А.Г. Фомина, П.А. Дилакторского и Л.К. Ильинского, в обзорах С.С. Трубачева и В.В. Сиповского, в систематических указателях Н.К. Пиксанова и едва ли требует здесь извлечений. Мы ограничимся указаниями на основные первоисточники и те большие разделы литературной историографии, с которыми была наиболее связана наша работа.
Первоисточниками для жизнеописания Пушкина являются прежде всего автобиографические записи самого поэта, его дневники, записные книжки, программы записок, заметки о предках, переписка, "Путешествие в Арзрум". Особенно ценны для биографа два комментированных издания дневника Пушкина (Ленинград и Москва) и дающее богатейшую сводку биографических материалов издание писем Пушкина под редакцией Б.Л. и Л.Б. Модзалевских (доведенное до 1834 года).
Этот последний источник восполняется письмами корреспондентов Пушкина, впервые собранными В.И. Саитовым в академическом издании переписки поэта и включенными в новое собрание его сочинений издания Академии наук СССР (т. XIII и след.).
История жизни Пушкина неразрывно связана с его творчеством; биографу поэта приходится со всей пристальностью изучать его тексты в свете накопившихся за столетие комментариев к ним. Мы пользовались в нашей работе преимущественно изданиями Пушкина под редакцией Л.И. Поливанова, П.О. Морозова, П.А. Ефремова, C.А. Венгерова, Академии наук (1899-1929 годы), Академии наук СССР (1937 год и след.), Б.В. Томашевского (однотомник, 1938 год), М.А. Цявловского ("Academia" 6 томов in 8").
Наряду с пушкинскими текстами нами изучены все официальные документы о Пушкине или о его ближайшем окружении, опубликованные А.А. Гастфрайндом, И.А. Шляпкиным, П.Е. Щеголевым, Б.Л. и Л.Б. Модзалевскими, М.А. Цявловским и другими, а также напечатанные в "Старине и новизне", "Делах III Отделения об A.С. Пушкине", издании военно-судного дела 1837 года "Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном", в пушкинском выпуске "Литературного наследства", сборнике Литературного музея "Пушкин", в издании Академии наук СССР "Литературный архив", в книге "Рукою Пушкина" журналах "Красный архив", "Литературный современник", "Revuе des etudes slaves" и др.
Важным фондом источников для биографии Пушкина являются, при соответственной критической проверке, и воспоминания о Пушкине, прежде всего его ближайших родственников: отца, брата, сестры; его друзей-лицеистов: Пущина, Комовского, Корфа, Горчакова; писателей-современников: Вяземского, Жуковского, Катенина, Гоголя, Сологуба, Даля, Ксенофонта Полевого, Мицкевича, Шевырева, Вельтмана, Лажечникова, Федора Глинки; приятелей и знакомых: Вигеля, Якушкина, Липранди, В.Ф. Раевского, Вульфа, Керн, Осиновой, Смирновой1, Каратыгиной, Олениной, Нащокиных, М.И. Глинки, Данзаса, Дуровой, Юзефовича, М.И. Пущина и др.
1 "Записки" в "Автобиография" под ред. Л.В. Крестовой (1929, 1931 гг.).
Нам служили также первые опыты биографии Пушкина, написанные лицами, знавшими поэта или ближайших его современников: очерки Д.Н. Бантыш-Каменского, В.П. Гаевского и П.А. Плетнева, книги П.И. Бартенева, статьи и материалы Я.К. Грота и Н.М. Лонгинова и особенно классические работы П.В. Анненкова.
Особую рубрику составляют сочинения и письма современников Пушкина в лице старшего поколения: Державина, Радищева, Карамзина, Дмитриева, Крылова, Василия Пушкина, Дениса Давыдова, братьев Тургеневых, Батюшкова, Жуковского, Гнедича и писателей-сверстников, или представителей младшего поколения: Вяземского, Грибоедова, Рылеева, Бестужева-Марлинского, Кюхельбекера, Веневитинова, Языкова, Дельвига, Боратынского, Гоголя, Лермонтова, Козлова, З.А. Волконской, Туманского, Я. Толстого, B.Ф. и А.И. Одоевских.
Для школьных лет поэта изучены исследования, книги и статьи лицейских профессоров Пушкина: Куницына, Кошанского, Галича и Кайданова; для его журнальной деятельности - издания, выходившие при ближайшем участии или под редакцией Пушкина: "Московский вестник" (1821-1830 годы), "Литературная газета" (1830-1831 годы), "Современник" (1836 и отчасти 1837 год), а также периодика и альманахи пушкинского времени.
Особому обследованию подлежали собрания писем и документов из личных архивов знакомых и друзей Пушкина. Таковы: "Остафьевский архив князей Вяземских", "Архив Раевских", "Архив Разумовских", "Архив Воронцовых", "Архив братьев Тургеневых", "Языковский Архив", "Lettres et papiers du chanceilier comte Nesselrode", "Жизнь и труды Погодина", "Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников", "Генерал-фельдмаршал Паскевич", "Lettres du comte et de la comtesse de Fiquelmont à la omtesse Tiesenhausen", "Souvenirs du baron de Barante", "Арзамас и Арзамасские протоколы" и др.
Ряд полезных материалов и указаний для биографа имеется в словарных сводках о Пушкине и его современниках: в "Материалах для словаря лицеистов" Н. Гастфрайнда, в "Материалах для биографического словаря одесских знакомых Пушкина" М.П. Алексеева, в "Спутниках Пушкина" В.В. Вересаева, в "Путеводителе по Пушкину" (М., 1931 год). Сюда же следует отнести соответствующие статьи в "Русском биографическом словаре" и в современном Пушкину "Алфавите декабристов".
Несмотря на разработанность архивных источников о Пушкине, мы обращались в отдельных случаях и к неизданным материалам. В этом плане мы изучили: 1) дело о покупке сельца Захарова (Музей Пушкина); 2) ряд дел бывш. министерства иностранных дел (Архив внешней политики). Отметим в последнем два денежных обязательства Пушкина, не появлявшиеся в печати, от 22 марта 1834 года и от 22 ноября 1835 года.
Приведем также сохранившееся в архивах сообщение о смерти Пушкина его непосредственного начальника Нессельроде:
"Министру финансов. Милостивый государь граф Егор Францович!
Состоящий в ведомстве вверенного мне министерства в звании камер-юнкера титулярный советник Александр Пушкин скончался 29 генваря.
А как чиновнику сему по высочайшему е. и. в. повелению сделана министерством денежная ссуда, то я считаю непременным довести вышеизложенное до сведения
Честь имею быть в[ашего] с[иятельства] (Подп.) Граф Нессельрод.
3 февраля 1837".
Особую группу составляют "непериодические" собрания материалов, исследований и статей: "Пушкин и его современники" (I-XXXIX), "Временник пушкинского дома" (1913, 1914, 1922 годы), "Пушкин. Временник пушкинской комиссии Академии наук СССР" (I-V), "Пушкинист" (I-III), "Московский пушкинист" (I-II). "Пушкин в 1833-1834 годах", "Звенья", "Пушкин. Статьи и материалы Одесского дома ученых" (I-III) и др.
Необходимые для изучения жизни Пушкина материалы имеются в ряде сборников, ему посвященных; таковы юбилейные сборники 1899 года, сборник журнала "Русский библиофил", Пушкинский сборник памяти С.А. Венгерова, сборник Пушкинского дома на 1923 год, сборники Пушкинской комиссии Общества любителей российской словесности (I-II), "Литературные портфели - Время Пушкина", сборник Общества изучения Московской области "А.С. Пушкин в Москве", сборник Академии наук СССР "Сто лет со дня смерти Пушкина", сборник Академии наук УССР "Пушкин, статi та матерiали".
Наконец, нам служили сборники отзывов и статей о Пушкине: В.И. Зелинского "Русская критическая литература о произведениях Пушкина", В. Покровского "Пушкин, его жизнь и сочинения", А.Г. Цейтлина "Пушкин, сборник критических статей", А.С. Долинина "Русские писатели XIX в. о Пушкине"; по истории публикации пушкинских произведений - библиографические работы М.А. Цявловского и К. Богаевской о "Пушкине в печати".
Особым отделом источников для настоящей биографии Пушкина был обширный иллюстративный материал, иконография поэта и его современников, историческая графика эпохи, столь богато представленные в новооткрытом Пушкинском музее в Москве.
Автор объездил почти все места пребываний Пушкина от Черной речки до Черного моря и от Инзовой горы до Бердской слободы. Сохранившиеся "пушкинские" дома, дающие нередко такое конкретное представление о его эпохе, были осмотрены почти всюду, где они сохранились, - в Москве, Петербурге, Одессе, Гурзуфе, гор. Пушкине и пр.
Еще показательнее книжные собрания эпохи как самого поэта, так и некоторых его современников, например, М.С. Воронцова (в библиотеке одесской высшей школы и в алупкинском дворце-музее) и И.П. Липранди (в ташкентской публичной библиотеке); они de visu изучены нами.
Автор считал своим долгом ознакомиться также с исследованиями и очерками жизни Пушкина, помимо вышеназванных первых биографий поэта, с этюдами Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова, с работами В.Я. Стоюнина, А.И. Незеленова, А.А. Венкстерна, И.И. Иванова, П.О. Морозова, П. Кудрявцева, А.М. Скабичевского, А.И. Кирпичникова, Л.Н. Майкова, Н.А. Котляревского, В.В. Сиповского, В.Я. Брюсова, Н.О. Лернера, В.В. Вересаева, Эмиля Омана, Эрнеста Симмояса, Пушкинского дома, В.Я. Кирпотина, Б.В. Томашевского, Н.Л. Бродскоrо, К.H. Берковой, Н.С. Ашукина, Б.С. Мейлаха и А. Эпштейна, И.А. Оксенова, И.И. Замотана, Н.С. Державина, Е. Старова, Л. Фина, Г.И. Чулкова, И.В. Сергиевского, А. Сенявина.
Изучены были и новейшие монографические работы по отдельным вопросам и периодам биографии Пушкина. Укажем основное и главное: по общей теме "Пушкин и наша эпоха" - работа A.М. Горького "О Пушкине", А.В. Луначарского "А.С. Пушкин", B.А. Десницкого "Пушкин - родоначальник новой русской литературы", П.И. Лебедева-Полянского "Пушкин в истории русской общественной мысли", Е. Ярославского "Атеизм Пушкина", В.Я. Кирпотина "Наследие Пушкина и коммунизм", А.Г. Цейтли на "Наследство Пушкина", Д.Д. Благого "Социология Пушкина", "Творческий путь Пушкина"; о роде поэта: "Пушкины, родословная роспись" Б.Л. Модзалевского и М.В. Муравьева, "Предки Пушкина" М. Вегнера, "Из семейного прошлого предков Пушкина" П.И. Люблинского; о раннем периоде: "Детские годы Пушкина в Немецкой слободе и у Харитония в Огородниках" Льва Виноградова; о лицее: "Пушкин и Кюхельбекер" Ю.Н. Тынянова, "Лицейские лекции" Б. Мейлаха; о первом пребывании в Петербурге: "Зеленая лампа" П.Е. Щеголева, "Пушкин в 1817 году" Д.Д. Благого, "Пушкин в литературных объединениях декабристов" Б. Мейлаха (ср. его книгу "Пушкин и русский романтизм"), "Первая поэма Пушкина" А.Л. Слонимского; о годах ссылки: книги о Крыме Б.Л. Недзельского и С.Д. Коцюбинского, "Пушкин на Украине" Д. Косарика, "Пушкин и Украина" А.И. Белецкого, "Пушкин в Каменке" С.Я. Гессена, "Пушкин и Байрон" В.М. Жирмунского, "Крымская поэма Пушкина" Г.О. Винокура; о кишиневском дневнике П.И. Долгорукова статьи М.А. Цявловского и В.Д. Бонч-Бруевича; о "Братьях-разбойниках" статьи Н.К. Гудзия и В.А. Закруткина; комментарий к "Гавриилиаде" Б.В. Томашевского; книги Л.П. Семенова и И.К. Ениколопова о Пушкине на Кавказе; о Михайловском периоде: статьи Д.П. Якубовича "Михайловское и Тригорское", Г.О. Винокура "Борис Годунов"; о занятиях Пушкина народной поэзией: "Пушкин и народное творчество" Ю.М. Соколова, "Сказки Арины Родионовны" М.К. Азадовского, "Пушкин и фольклор" его же; о "Евгении Онегине" комментарий Н.Л. Бродского; о социально-политических взглядах поэта: "Пушкин и крепостное право" В.Я. Брюсова, "Пушкин и декабристы" М.В. Нечкиной, "Сеятель и Чернь" В. Александрова; о борьбе с поэтом правительства: "Пушкин под тайным надзором" Б.Л. Модзалевского, "Пушкин и Николай I" П.Е. Щеголева, "Николай I - редактор Пушкина" Т.Г. Зенгер; о культурно-художественном окружении Пушкина: "Архаисты и новаторы" Ю.Н. Тынянова, "Пушкинская плеяда" И.Н. Розанова, "Пушкин и актеры" Б.В. Варнеке, "Музыка в жизни и творчестве Пушкина" И.Р. Эйгеса; о книгах и чтениях Пушкина: "Библиотека Пушкина" Б.Л. Модзалевского, "Пушкин в библиотеке Вольтера" Д.П. Якубовича, "Пушкин и библиотека Воронцова" М.П. Алексеева, "Коллекция книг из собрания И.П. Липранди" Е.К. Бетгера; о периоде после ссылки: "Пушкин - москвич" Н.П. Чулкова, статьи Б.В. Томашевского, Н.В. Измайлова, М.Д. Беляева в "Письмах Пушкина к Хитровой", "Пушкинский Петербург" А. Яцевича; "Конрад Валленрод и Полтава" М. Аронсона; о путешествии в Арзрум: статьи Ю.Н. Тынянова, В.Л. Комаровича и Б.С. Вальбе; о Болдине: "Пушкин и мужики" П.Е. Щеголева, сборник Н.С. Ашукина "Пушкин в Болдине", статьи Б.В. Томашевского и С.Я. Гессена о десятой главе "Евгения Онегина", "Пушкин и образы мировой литературы" И.М. Нусинова; о языке и стиле Пушкина: работы А.С. Орлова, В.В. Виноградова, "Мастерство Пушкина" А.Г. Цейтлина; о стихе Пушкина: статьи B.Я. Брюсова и Б.В. Томашевского; о тридцатых годах: "Пушкин - издатель" С.Я. Гессена, "Друг Пушкина Нащокин" М.О. Гершензона, "Записка Пушкина о народном воспитании" А.Г. Цейтлина, "Литературное общение Гоголя с Пушкиным" В.В. Гиппиуса, "Пушкин и Китай" М.П. Алексеева, "К истории создания "Египетских ночей" С.М. Бонди (и другие статьи из его книги "Новью страницы Пушкина"), "Пушкин в работе над историей Петра I" П.С. Попова; статьи о пушкинской прозе Б.М. Эйхенбаума, Г.О. Винокура и В.Б. Шкловского; "Пушкин и Радищев" П.Н. Сакулина, "Пушкин и Данте" М.Н. Розанова, "Несостоявшаяся газета Пушкина" Н.К. Пиксанова, "Пушкин и Гнедич" Н.Ф. Бельчикова; "Последняя сказка Пушкина" А. Ахматовой, "Пушкин в Оренбурге" Прянишникова; статьи Д.П. Якубовича о "Пиковой даме", И.Н. Кубикова о "Дубровском", В.Я. Брюсова о "Медном всаднике", А.С. Орлова, Б.В. Неймана и Б.С. Вальбе о "Капитанской дочке"; "Пушкин в 1836 г." М. Гуса, "Дневник Пушкина" Д.П. Якубовича, "Памятник" И. Файнберга; о гибели поэта: "Дуэль и смерть Пушкина" П.Е. Щеголева, "О смерти Пушкина" А.С. Полякова, "Гибель Пушкина" и "Письмо Пушкина к Геккерну" Б.В. Казанского, "Ранение и смерть Пушкина" C.С. Юдина.
Автор считался со всеми своими предшественниками, но старался итти своим путем, строя жизнеописание Пушкина в плане биографической хроники на основе политической летописи и литературной истории его времени.