Так сталось, что Лешка в тот день прихворнул, и Таня решила принести ему обед прямо в каюту.

- Зачем это ты? - удивился он. - У меня ведь голова болит, не ноги.

- Все равно, Лешенька, тебе нужно полежать. Так хворь быстрее пройдет, - ласково пояснила Татьяна.

Лешка снисходительно улыбнулся, однако к еде не притронулся. Он всегда становился упрямым, если ему пытались делать снисхождение.

- Улыбаемся, значит, - Татьяна пыталась выглядеть построже. - И есть он, видите ли, не желает!.. И валяется, будто неприкаянный!.. Даже подушку себе не поправит! Ну-ка, приподними свою головушку!..

Она сама попыталась поправить ему подушку, а он вдруг взял ее за руку и привлек к себе. Произошло все так неожиданно, что Татьяна решительно растерялась и лишь тогда начала приходить в себя, когда ощутила своей горячей щекой его небритый подбородок, а из ее губ спонтанно сорвалось:

- Отпусти!.. Вредина такая!..

- А ты... уйдешь, да?..

Татьяна расслабленно уронила голову на его плечо, шепнув:

- Нет, не уйду...

Он разомкнул руки, она поправила прическу и притворно сердито заметила:

- Ладони у тебя, что ледышки...

- Согрей, - Лешка отодвинулся вплотную к перегородке, освободив ей место.

Но Таня сделала вид, будто не заметила оного жеста, только взяла его большие ладони в свои маленькие, крепко сжала их, поднесла к губам, сначала дунула на них своим теплом, затем поцеловала. Лешка в ответ улыбнулся, прикрыл глаза и молвил:

- Дуреха ты...

- Это я, дуреха?! - вспыхнула Татьяна. - Ну-ка, повтори еще разок!

- Ду-ре-ха! - повторил он по слогам, любуясь игривой строгостью ее лица.

- Очень хорошо! - резюмировала она, отпуская его ладони. - Это слово мне положительно нравится!.. Впредь прошу называть меня именно так!.. Договорились?..

- Договорились... Но только ласковым шепотком. Иначе не смогу.

- Так уж и не сможешь?.. А ты попробуй, вот сейчас.

- Хорошо... Только подставь мне свое ушко.

- Ну же! - Татьяна прислонилась ухом к его губам.

- Только тихо! - приказал он. - Этому мгновению должна предшествовать тишина.

Выдержав паузу, Лешка нежно прошептал: "Ты мне очень, очень нравишься... дуреха!..

Таня закрыла глаза, а под ладони упрятала зардевшиеся щеки. А когда прошла первая оторопь от его ласкового шепота, она тут же приказала повторить сказанное, вновь и вновь. Что он и делал весьма послушно...

Сквозь открытый иллюминатор слышалось мерное плескание волн о борт судна, стенание резвившихся над мачтами чаек, а полуденный ветерок дурманил их свежим морским ароматом.

Если на земле время быстротечно, то в условиях моря его вообще не замечаешь. Дни, словно блики перед глазами, знай себе, мельтешат и мельтешат. Вдали от берегов почти не заметно, день ли прошел, или неделя промелькнула. И вероятно потому Татьяне казалось, будто она знала и любила своего Лешку целую вечность. И очень боялась его потерять. Всякий раз, когда они шептались о любви, Татьяна, уловив момент, спрашивала его:

- Я тебе не надоела?

- Ты сомневаешься? - отвечал он, сам того не замечая, что за каждым разом в его голосе все отчетливее и отчетливее звучала нотка безразличия к сказанному, которую способен уловить лишь слух души человека искренне любящего. До поры она не смела в этом признаться даже самой себе. Но однажды задумалась о том, как ей быть далее. Навязываться, даже к любимому человеку, она, дуреха, была неспособна... И однажды в сумерках, когда они, обнявшись, стояли на корме, Татьяна заговорила вслух о своих смутных догадках.

- Глупости, - отвечал ей тогда Лешка, позевывая. - Расскажи мне лучше о чем-то сокровенном...

- О чем именно?

- Ты до меня любила кого-нибудь?

- Еще бы!.. Как же было не любить?.. - отвечала Татьяна, глядя куда-то в даль.

- И в кого же мы так страстно были влюблены? - почти едко спросил Лешка.

- Деда, - задумчиво ответила Таня.

- Нашего стармеха?! - буквально всполошился Лешка.

- Ты че, спятил?.. Я о своем родном дедуле говорю.

- Чудачка... Сразу бы так и сказала... Стармехов ведь тоже "дедами" кличут... Ну, и за что же ты его так?..

- За странную чудаковатость... Дед был пасечником... Сам грамоты не знал, а слушать ужасно любил мое чтиво...

- Детективы?..

- Нет, ему больше про политику нравилось. Он выписывал журнал "Политическое самообразование". А в мою обязанность входило прочитывать его от корки до корки. Так иной раз, бывало, заслушается, что заснет. Но стоило мне замолчать, он сразу же: "Читай, внученька, читай!". Как-то подумалось: неужто ему это так интересно? И однажды решила проверить: прочла раз десять один и тот же абзац, и спросила: "Ну как, интересно?". "Очень интересно! - отвечал в полудреме дед. - Так писать могут только очень грамотные люди!". Я расхохоталась и говорю ему: "Так я ведь одно и то же в десятый раз подряд читаю!". Дед было задумался, а затем изрек: "Все равно интересно, потому как складно. Раньше люди так не умели!.. Сам господь-бог до такого не домыслит... Только политики на такое способны!".

- Мудрый у тебя был дедуля! - резюмировал Лешка. - И... где он теперь?

- Умер... Когда ему сто два года исполнилось... Сам для себя перед смертью гроб сколотил... Лег в свою кровать, попросил созвать всех родных и знакомых, попрощался со всеми, как подобает, и... закрыл глаза навечно... Каждому бы так.

После ее рассказа оба долго молчали, следя за прощальным летом чаек над темною водой. Затем Татьяна, как бы между прочим, спросила:

- Леш, ты меня любишь?

- Ты все еще сомневаешься? - молвил он привычно.

- Очень?..

- Качественно...

- А когда разлюбишь, сможешь сказать об этом сразу же, честно?

- Вряд ли, - задумчиво отвечал Лешка. - Так в жизни не бывает. Любовь угасает обычно неприметно. И все потом происходит само собой.

- Я тоже приметила кое что.

- Что именно?

- Когда один разлюбит, другой на него почему-то начинает злиться, или хуже того - насолить старается. Люди не понимают, что виноват в таком случае тот, кого разлюбили, а не тот, который разлюбил. Значит, было за что... Разве нельзя расстаться друзьями?

- Ты смогла бы так?

- Пока не знаю... Но я старалась бы сберечь, как драгоценность, эхо своей любви.

- А я как-то об этом не задумывался, - признался Лешка. - Скажи, ты такую мысль в книжке вычитала?

- Да нет, сама к этому пришла, думая о наших с тобой отношениях... Знаешь, слово "качественно" к любви непригодно. Рыбу только так солят, и то не всегда...

- Замолчи, Тань... Глупости ведь говоришь! - прервал ее Лешка.

- Нет, Лешенька, нет! - продолжала Татьяна. - Я бы очень хотела, чтобы эти мои слова превратились в глупость. Только не виню я тебя ни в чем, ни чуточки. Но и одолжений мне ни от кого не надобно... Пусть она еще придет к тебе та самая, настоящая!..

- И давно ты так порешила? - с обидой спросил Лешка?

- Решила только вот сейчас, а думалось давно, - отвечала Татьяна... - Потому... ты свободен, Лешенька.

Татьяна отвернулась и ступила было шаг, намереваясь уйти в свою сторону, но Лешка, словно ошалелый, схватил ее за плечи, силой развернул ее и непонимающим взглядом уставился в ее беспритворные глаза, всей своею сутью давая понять, что не отпустит ее до тех пор, пока она не скажет, что... пошутила! В ответ же Татьяна не стала трепыхаться в его цепких руках, а наоборот, приблизилась к нему вплотную, обняла, крепко поцеловала в губы и только тогда, не проронив ни слова, ушла... А Лешка еще долго стоял в одиночестве, зажав виски ладонями, и изо всех сил старался осмыслить всю неожиданность происшедшего. Стоял и смотрел, то на звездное небо, то на зеркальное отражение его в темном облике моря... Стоял и вздыхал до той самой минуты, пока не сознался самому себе в том, что Татьяна была права.

Часть лета и осень плавбаза провела в Беринговоморской экспедиции, где однажды по случаю какой-то торжественной даты молодежь судна устроила для себя вечер отдыха. Организовать его было доверено новому судовому библиотекарю Людмиле Бахиревой. Небольшого росточка, очкарик, с милым лицом и доброжелательным взором, эта двадцатитрехлетняя особа покоряла экипаж высокой литературной эрудицией. Причем, деликатность ее натуры, похоже, иной раз вызывала неловкость даже перед самой собой, отчего в грубоватой среде промсостава она чувствовала себя как бы "белою вороною". Однако с ее приходом на судно количество читателей, если не удесятерилось, то удвоилось точно. Многие любители интересного чтива даже не подозревали ранее, что в их библиотеке хранится кладезь знаний, причем, на любой вкус. Книгу она обычно выдавала в сопровождении интригующей устной аннотации, после которой она читалась взахлеб.

Лешке она вначале открыла Лескова. Розоватого цвета десятитомник годами стоял почти неприкасаемым, на заднем плане. То же самое произошло затем с разрозненными томами Достоевского. После оного чтива он начал смотреть на различные житейские явления совершенно по-новому и более философски. Благодаря им он пришел к мысли, что любое зло в этом непостижимом до конца мире покоряется добром, причем, жертвенным. О чем он и признался Людмиле.

- Если вы убедились в этом основательно, то вас ждет еще одно желанное открытие - "Дневники Льва Толстого", - сказала ему тогда Людмила.

Лешка прочел их запоем. И не только прочел, но и выписал целую общую тетрадь мудрых мыслей. А когда возвращал последний том, искренне признался:

- Раньше мне казалось, будто я что-то понимаю в закономерности жизни, а сейчас со стыдом осознал, что я не понимаю ничего. В голове полный хаос.

- Это прекрасно! - обрадовалась Людмила точно так, как радуется врач выздоравливающему пациенту. - Очень скоро все станет на свои места и вы ощутите по-новому всю прелесть того, что для вас ранее было сокрыто. Важно научиться в этой жизни терять, порой самое дорогое.

Так оно вскоре и сталось...

Итак, был вечер отдыха... Берингово море почти никогда не бывает спокойным. Как видно, всевышний знает о том, что дай ему хотя бы недельку покоя, и тогда бы вся его акватория могла надолго покрыться слоем льда. Как быть тогда рыбакам?..

Спасают его от ледового панциря не только жестокие штормы, но и мертвая зыбь, многометровой высоты. Танцевать в таких условиях можно разве что танго да медленный фокстрот. А чтобы отчебучить вальс на вертящейся и без того палубе... затея весьма рисковая!

Но Лешка очень любил танцевать вальс. Все остальное ему виделось, если не скучным, то попросту не стоящим внимания. Возможно потому он и скучал на этом вечере, до той самой минуты... пока не случилось диво: к нему подошла с а м а Людмила Сергеевна и пригласила, как истинного кавалера, на дамский вальс.

- Вижу, вам скучно, как впрочем и мне... Вот и отважилась, - объяснила она свой "поступок".

Звучал "Старинный вальс". И танцевали только они. Больше никто не рискнул. Даже сейчас, много лет спустя, в моей памяти нет-нет да и воскреснут отголоски того вальса. И промелькнет, как на экране, эта легко плывущая пара по накренившейся до предела палубе. Никогда бы не подумал, что эта хрупкая с виду особа сможет так легко и уверенно держаться на ногах при семибальном шторме. И не только держаться, но и требовать в танцевальном азарте от своего партнера, чтобы кружил он ее, как можно быстрее и быстрее. Нет, сами они так кружиться не смогли бы. Им явно помогал некто свыше. И, конечно же, помог...

Буквально на другой день Алексей, сменившись с вахты, не пошел, помчался по кренившейся палубе к дверям библиотеки. Судорожно отворил их... Людмила Сергеевна стояла на стуле, наводила порядок на верхних полках. На лице ее виделся отпечаток усталости, зато глаза... глаза, как обычно, излучали свет и искренность.

Он лишь мельком взглянул на нее и по-мальчишески, виновато, опустил взор.

- Что с вами?! - удивилась она его нежданному явлению.

- Я больше не могу так! - он подошел к ней вплотную.

Она вопросительно уставилась на него широко открытыми глазами.

- А-а... думайте, что хотите!.. Но я не могу больше... обходиться... без ваших глаз... этих рук... Губ ваших!.. Я должен все это любить постоянно... Целовать!.. Иначе я не смогу жить... среди пустоты!.. Неужели вы этого не понимаете?!.. Нет вы не можете этого не понимать!.. Я просто не могу вас не любить!.. Простите за откровенность...

Лицо Алексея горело огнем, голос срывался...

- Успокойтесь, пожалуйста! - голос ее звучал по-матерински тепло. - Вы... милый, добрый, замечательный... Только зачем вы вот так, сразу?.. Умоляю вас, успокойтесь!.. В этом моя вина... Я дала повод... знаю!..

Алексей бережно снял ее со стула, затем вцепился в ее ладони, начал их целовать.

- Пожалуйста, успокойтесь! - продолжала она его умолять. - Вы же сильный и добрый. Идите к себе, прошу вас!.. Я сама к вам приду... И мы все скажем друг другу... Только успокойтесь!..

- Да, я понимая... Все это выглядит глупо с моей стороны, - он отпустил ее ладони, его широкие плечи вздрогнули... Открыл дверь и вышел.

Провалялся он неподвижно до самой полуночи, пока не пришло время заступать на вахту. Людмила Сергеевна пришла к нему следующим утром. Только желаемой радости не принесла. Убеждала она его долго и нежно, что виновата в его душевных муках только она, и в конце концов призналась, что на берегу у нее есть любимый человек... А чтобы впредь не травмировать его, Алексея, она решила немедленно списаться с судна. Так, мол, будет лучше для них обоих. Но Лешка упредил ее, соврав, что у капитана на столе, якобы, уже давно лежит его рапорт с просьбой о списании. И вскоре этот свой "обман" он превратил в истинную явь.

К южной акватории Берингова моря медленно и властно подступала весна. Все чаще и чаще сквозь пелену снежных буранов и ледяных дождей откуда-то из-за Курил прорывались южные ветры, принося циклон за циклоном, и в яростной схватке со стылыми холодами победно продвигались все глубже и глубже на север. Штормило обычно по ночам, а утром по зеленоватой ряби моря хаотично плыли осколки льдин, и громадных, и совсем крохотных, очень схожих со сказочными лебедями, рыбами, морскими зверьми... Татьяна, всматриваясь в эту неразбериху, начинала постигать в этом хаосе доселе непонятную ей загадку изначальной жизни. Разве не само море сделало своих обитателей такими, каковы они есть сейчас?.. Дай живую душу вон той махонькой подобной птице льдинке, и она тут же вспорхнет, став легкокрылой чайкой. А вон та, вычурная, с усатою мордахой - в нерпу. Она глядела на мир глазами доброй сказочной феи. На душе у нее было тепло и уютно. Так бывает лишь у людей, лишенных злобы и зависти. Души, избавленные корысти в любви, куда легче переносят житейские невзгоды, потому как их не точит желчь мести. Вот и любовь к Лешке сделала ее чуток мудрее и прозорливее. Еще в первые дни ее встречи с ним, она добыла на берегу ростки гвоздики, а заодно и рецепт выращивания этих цветов в условиях моря. Потом посадила их в солидную вазу и загадала: если расцветут цветы, значит, и душа ее станет краше. И вот, почти год спустя, расцвели ее гвоздики пышно, свежо, а главное... своевременно!

В мачтах тоскливо посвистывал ветер. Начинался шторм, и потому с пересадкой пассажиров поторапливались. У борта плавбазы поплавком болтался траулер, уходивший из экспедиции во Владивосток. Уходил на нем и Алексей. Он не спешил садиться в перегрузочную корзину. Все ждал и ждал чего-то до последней минуты, сам не понимая чего. Все уже переправились на борт траулера, даже Лешкины вещи туда перекинули. И в самую последнюю минуту, когда пришел и его черед, откуда- то с верхней палубы ласточкой спорхнула Татьяна, подошла к нему и подарила на прощанье три гвоздики.

- С чего бы это, Тань? - спросил он, вглядываясь в ее глаза.

- А это, Леш, эхо... Эхо твоей любви... Я ее буду помнить... И хочу, чтобы ты не забыл!.. Прощай!..

- Я все помню!.. Все! - кричал он ей уже с борта траулера. - Только ты прости меня, что так сталось... Прости-и!..

...Долго еще маячил на горизонте траулер-поплавок, постепенно уменьшаясь и уменьшаясь, пока совсем не растворился в дымчатом мареве горизонта. А может и не растворился. Просто глаза у Татьяны вдруг заслезились. Такое ведь тоже случается на зыбких волнах Великого океана.

К О Н Е Ц.