Такие удивительно прекрасные глаза встречаются далеко не часто... Портрет в довольно примитивном обрамлении стоял на краешке багажной полки, прямо перед моими глазами. Мой новый сосед по купе подсел ночью в Старом Осколе и это диво, не трудно было догадаться, являло собой его собственность. За вагонным окном густой метелью вовсю буйствовал февраль и аромат вьюги ощущался после каждой остановки. Наш совсем не скорый поезд катился вдоль донецких степей, по которым я после многолетней разлуки прилично истосковался. И даже в снежинках, скользивших по стеклу, мне чудилось нечто родное. Из фиолетового марева утро по- степенно превращалось в привычную реальность. А "эти глаза напротив", явившись из небытия, словно рассматривали меня. Их явление показалось мне столь необычным, что я на миг отошел от реальности бытия, и потому вздрогнул от тихого с хрипотцой голоса своего нового попутчика:

- Что, нравится?..

- Кто... она? - не удержался я от естественного вопроса.

- Бестия... Неужели не разглядел?

Сосед лежал на нижней полке с противоположной стороны купе, я - на верхней. Он глазел на меня с заметной лукавинкой.

- Почему именно... бестия?! - удивился я.

- О, это уже вопрос на засыпку, - уже с загадочной ухмылкой отвечал он. - Тут двумя словами не объяснить. Это, брат, целая история, причем, забавная... Для начала, давай знакомиться... Николай... Работаю в шахте, бригадиром в лаве... Гостил на Белгородщине, у родителей... Заодно заглянул и в Москву, по просьбе нашего горняцкого коллектива, - последние слова он произнес явно иронично, что заставило меня попросить его объяснить поподробнее, что значило "по просьбе коллектива".

- К ней вот ездил, - Николай кивнул на портрет. - Фотку на память выклянчил... Неохотно, правда, но подарила...

- Невеста? - предположил я.

- Во как! - удивился он. - Неужели я еще схож на жениха?.. Мне уже за сорок!.. У самого две невесты вызревают!.. Да, мы, однако, отвлеклись от темы. А потому, предлагаю одеться, умыться, позавтракать. И уж тогда, со свежим разумом, если того желаешь, я расскажу о ней подробнее.

Так мы и сделали. Но прежде чем начать свой рассказ, Николай на полном серьезе осведомился, как у меня обстоят дела по части юмора, уточнив при этом, - п о д з е м н о г о?.. В ответ я охотно объяснил, что вырос и воспитался именно на нем, хотя далеко не единожды в своей житейской практике убеждался, что далеко не каждый его как понимает, так и воспринимает. Возможно, ползая на карачках под землей, мы гораздо ближе к аду, где царят свои порядки и законы, потому и рождаются фантазии, далекие от наземных.

- Впрочем, - заметил я, - какое отношение имеют эти чудные глаза к черному юмору?.. Уверен, она так же далека от горняцкого быта, как...

- Не торопись с выводами! - перебил он меня. - Будь по-твоему, стал бы я затевать эту беседу?

- В таком разе, - иронизировал я, - обрати внимание на мои уши, как они вдруг оттопырились, предчувствуя услышать нечто потрясающее воображение... С тем я и умолкаю... Продолжай!..

- Чтобы перейти к сути начатого, мне нужно вспомнить ту предтечу, из-за которой и выплыла потом история с этой красотулей... - он на миг запнулся, определяясь, с чего же ему начать...

- Начни, как обычно, с начала, - "подсказал" я ему.

- Точно! - мы оба хохотнули. - Видать, нужное начало не в ту степь умчало. Но дело поправимое... Только, слушай и молчи, не перебивай...

- Молчу! - заверил я его.

- Шахтенка наша, по сравнению с некоторыми, почти милюзгашная. Две добывающих лавы - восточная и западная... Когда-то в далеком прошлом она имела шухарное прозвище "Гоп, не журись!". Позже, при "отце всех времен и народов", ее, как могилу зека, пронумеровали. Стала она официально именоваться "Шахта № 160". А еще позже назвали "Миусинская", потому как река Миус почти над нею протекает...

Мы и так ходили постоянно в середнячках по уровню добычи угля, а тут вдруг оба наших добычных участка залихорадило одновременно. На западе образовался затяжной пережим пласта, на востоке и кровля, и почва зарыхлились. А лавы обе крутопадающие, градусов под восемьдесят. Начались сплошные завалы. И сели мы с добычей угля по уши в лужу. Комиссии из главка стали нас навещать регулярно, однако сдвигов в лучшую сторону не намечалось. Будто дьявол насолил.

Вот тут и началась чехарда со сменой руководства. Из своего фонда главк начал подкидывать нам разного рода авантюристов, которые больше месяца не задерживались на посту директора. Дела круто шли на спад... Заработков никаких, хоть в нищие переквалифицируйся... Да, и вот там, наверху, видать выдохлись. Череда авантюристов прервалась. Прислали они нами руководить одного сравнительно честного, однако до ужаса блатного типа. Где уж они смогли выдрать такого молодца?.. В горняцком деле ничего не понимал, зато без матерщины рта не мог открыть. Сходу ему кличку присобачили - "Блатной". Бабы, да и мужики, в кабинет к нему заходить опасались, потому как от его "изречений" штукатурка со стен и потолка осыпалась. Этот и месяца не продержался: бабы его как-то отлупили, так он в момент куда-то "испарился", опасаясь повторения.

Исходя из последнего опыта, все полагали, что и следующий назначенец продолжит цепочку "блатных личностей". Впрочем, сквернословов такого рода среди нашей братии тоже было предостаточно. Они-то и изготовились было к схватке с новым пришельцем, что драконы. Но тут сталось вдруг нечто невероятное. Наш дорогой главк, как видно, решил нас позабавить явлением, что ни на есть парадоксальным. Уж чего-чего, а подобного чуда никто из нас даже во сне не мог увидеть. В лице нового директора на нашу грешную шахту явился... ренессанс!.. Представь себе, личико нежное, женственное, телеса пухленькие, голос, как у оперной певицы, рост ниже среднего... Явно, ошибка природы. И фамилия облику соответствовала - Маринин!.. Тут же все и порешили: коль рожа бабья, то и в башке безладье. Видать, главк основательно выдохся в кадрах, раз такое чудо прислал. Хохот сперва по всем закоулкам стоял повальный. Домыслов о личности нового директора появилось, хоть отбавляй. Даже прокатился было слушок о его "голубизне"... Шахта есть шахта, хлебом не корми, только дай вволю посклочничать. Начальство же для этой цели во все времена служило удобной мишенью, особенно со столь "очаровательной" внешностью. И прозвище ему тут же присобачили - "Марина".

И вот, в пик всеобщего куража над Мариной, мы получили от него свое первое фиаско. Он, нежданно для всех, на общем собрании сделал весьма авторитетное заявление: добыча угля временно прекращается!.. Чтобы ее возобновить, следует обойти нарушение угольного пласта, на что понадобится время и усилия каждого. Потому, одним придется уйти во временный отпуск, другим переквалифицироваться в проходчики. Нужно сказать, что мы приветствовали такой ход, потому как сама ситуация именно такового решения и требовала. Ибо, что толку ковыряться в завалах, не ведая, когда и где им наступит конец. Неладное всегда лучше обойти стороною. Хотя все предшественники Марины пытались идти напролом.

Спустя пару месяцев все стало на свои места: продвинули штреки, нарезали новые лавы, гезенки, и уголек в прежних объемах вновь зашелестел в люках и на опрокидах. Ну, и разговорчики об интимных качествах директора сразу же поутихли.

Правда, "Мариной" он остался навсегда.

- Извини, Николай, - не сдержался я от сомнений, - так это и есть портрет... "Марины"?..

От хохота, которым зашелся рассказчик в ответ на мой недоуменный вопрос, похоже, закачался вагон. Хорошо, что сталось это вдали от станционных стрелок, иначе могла бы статься беда. Чуток отхохотавшись, он сказал:

- За такое сравнение в стане юмористов тебя бы вознаградили грамотой, а у нас в бригаде - бутылкой!.. Парадоксы мы ценим превыше всего!.. Нет, это совсем не Марина, хотя родственные связи имеются... Но всему свой черед... Идем далее... Когда дела с добычей угля пошли на лад, злостным нецензурщикам предстояло испытать нечто вроде экзекуции. Дело в том, что у Марины, по нашим меркам, был один "серьезный недостаток", он не терпел матерщины.

- Недостаток?! - удивился я весьма искренне.

Николай в ответ понимающе ухмыльнулся и изрек:

- Не спеши замечать, спеши слушать. Я же веду речь о днях вчерашних. Его блатной предшественник напичкал нашу толпу такими извращениями речи, что ум у многих расступился. Стали повторять все, без разбора, даже с пафосом. Иным ушам оставалось только вянуть. У нас ведь как бывает: коль в угол рожей, так уж во всю стену... Вот и повел наш Марина яростную борьбу со сквернословием. Для начала отыскал, правда, с великим трудом, тех кто матерился, но значительно менее иных "профессионалов". Стал тех убеждать в том, что мат есть начало всех бед земных... Что сквернословы, исторгая в атмосферу свою черную злобу, затемняют ею разум других людей, и затмевают до такой степени, что мозг преждевременно начинает усыхать, особенно у детей. В результате человек превращается в заурядное животное.

Убеждать Марина умел, но не всех. К иным из нас вполне присуща поговорка о том, что горбатого лишь могила исправит. И, наверняка, потому первые шаги его в этом деле оказались неудачными. "Апостолы" (именно так дразнили его сподвижников) как-то пытались усовестить заядлых матерщинников, но те лишь похихикивали над ними да кивали на своих начальников. Поглядите, мол, кто из них обходится без мата. А коль рыба гниет с головы, то ее "потрохам" ничего не остается делать, кроме как подражать голове. Марина пытался было совместить моральную сферу с административной. Под разными предлогами начал лишать премиальных, иные оказались на нижеоплачиваемой работе, по все той же причине.

И тут он явно переборщил. В своих потугах он и не подозревал, что его благие намерения скажутся на снижении производительности труда. Тогда-то ему и пришлось задуматься о смене тактики воздействия "на сознание горняцкой массы". К тому же главк отчихвостил его за снижение показателей по всем правилам административного этикета. Его мнительная натура была уязвлена ситуацией, когда "верхи не поощряют, а низы не поддерживают".

Меж тем даже и временно "отпущенные вожжи" дали свои результаты - добыча угля снова возросла. Главк оставил Марину в покое. Ну, и сквернословы возрадовались, мол, наш подземный этикет не сломить... Коллектив - неодолимая сила!.. В общем, что у добрых людей стыдно и смешно, то у нас в моду вошло. А застарелую болезнь лечить ой как тяжко.

Только не сдался Марина, нет!.. Вскоре он отчебучил такой номер, что чуду под стать, коли таковым считать обыкновенную шахтерскую баню. Ну, чем она не чудо, если в одну дверь входишь негритосом, а в другую выходишь абсолютно белым человеком?.. Или же, наоборот. Подобные метаморфозы происходят уйму раз на дню. Впрочем, что привычно для глаза, то чудом не кажется. Естественен даже тот факт, что и мытье, и переодевание происходит на глазах у женщин, именуемых банщицами, согласно профессии. Обычно работать туда идут пожилые бабы, как правило, незамужние, для которых совсем безразлично, голый ты, или одетый.

В час пик на банной сцене обычно стоит сплошной галдеж, чище чем на азиатском рынке. Кто поет от удовольствия, кто спорит меж собою, кто "драет" чью-то спину мочалом. Процесс "отбеливания" проходит обычно весело и дружно. А рядышком сидит тетенька и вяжет внуку варежки. Для нее, что естественно, то не зазорно. К своим банщицам обычно настолько привыкаешь, что выйдя за порог бани, тут же забываешь, как ее зовут.

Не зря сказано: "Привычка свыше нам дана...". И когда ты, нежданно-негаданно вдруг натыкаешься вместо привычного на нечто непредвиденное, то тут хочешь не-хочешь, но залопочешь, от удивления... Да... Представь себе такую картину: в одно распрекрасное утро заявляемся мы скопом переодеваться в робу, открываем входную дверь бани, где нас встречает не старая примелькавшаяся грымза в своем привычном углу, а юное, с обворожительной улыбкой создание, в легком халатике, с глазищами!.. Ну, теперь ты сам понимаешь, о ком идет речь. Обычно мы так спешим переодеться, что на подходе к дверям успеваем расстегнуть одну-две пуговки и... буквально всей сворой застываем на входе, разинув бельмы!.. Забавно, что испытал бы леший, войдя в свою хибару и узрев перед собою не вечную спутницу, Кикимору, а... Василису Прекрасную? Наверняка бы подумал, что в результате обострения склероза не туда попал. Буквально то же самое сталось с каждым из нас. Хотя, вру, один таки нашелся, не сробел перед прелестью. Разделся, как ни в чем не бывало, напялил на свои телеса шахтерки и пошагал к стволу... Но о нем чуть позже.

Да, у порога двери произошло, что ни на есть, столпотворение. Всякий переступивший порог и узревший перед собою столь очаровательное создание, не посмел тогда исполнить свой дальнейший ритуал переодевания. Но на работу ведь идти нужно!.. И как тут быть?.. Дальше - больше: у дверей бани образовывается стихийный митинг протеста против оного нововведения, избираются парламентарии, дабы разведать толком, уж не благая какая-нибудь затесалась по недоразумению?.. Вернулись наши посланцы в полном унынии - красавица представилась им новой банщицей. И только.

- Ну и глазища! - изумлялся один "делегат".

- А язык как подвешен!.. Культу-урная! - ахал другой.

От оных ремарок наша толпа расстроилась ни на шутку. Время ведь шло неумолимо. Пора бы всем опуститься в подземелье, а не торчать у банных дверей. И тогда мы снова направили к ней самого дипломатичного из своей среды на переговоры, с просьбой скрыться с глаз на время нашего переодевания. Вернулся наш посланник весь в поту, но сообщил желанную весть: она согласилась! И заодно он выведал ее имя - Муза!..

Переоделись мы тогда без проблем, опустились в шахту, дотопали до своих выработок и, усевшись передохнуть, опять затеяли дебаты. Шибко уж интриговал нас вопрос: кто она такая и что ее заставило пойти работать банщицей?.. Ну, и как теперь быть в дальнейшем: снова и снова вести переговоры, или, закрыв глаза, начать привыкать к "новым обстоятельствам"?..

Оказывается, мужской стыд ничуть не уступает женскому, если женщина божественно красива. К слову, за редчайшим исключением. Есть все же типы, для которых и идеал ничего не значит. Таковым в нашей бригаде значился дрючконос по фамилии Зеков. А для более легкого произношения мы кликали его просто "Зек". В шахте ведь без прозвища редко кто обходится. Это именно он, Зек, в минуты всеобщего замешательства прошествовал, как ни в чем ни бывало, во всей своей орбезьяньей наготе перед взором Музы.

Знал я этого Зекова с самых ранних лет. Даже учились в начальной школе в одном классе (выше начальной он так и не пошел). Бедная наша педагогша никак не могла ни ему втолковать, ни его сестрице, кто из них "он", а кто "она", ибо он писал на тетрадях "Коля Зекова", а она, сестрица, "Лида Зеков". Отец их был человеком здоровым, как орангутанг, но грубым и беспощадным. Случалось, избивал любого, кто попадался ему под руку в дни запоя. Зек также повторял манеры отца. На доброту чаще всего реагировал хамством, или насмешкой. Несмотря на все вывихи, я принял его в свою бригаду подсобником, пожалев, как бывшего одноклассника. Правда, в работе он показывал себя хотя и не сметливым, зато выносливым. А в шахте это качество обычно покрывает все остальные огрехи.

И еще одна характерная особенность наблюдалась в его облике. Когда Зек раздевался наголо, мы не уставали дивиться обилию шерсти на его телесах. А его безобразные выходки обычно становились притчей во языцах в поселке. Но у меня нет желания о них рассказывать, тем паче, что речь у нас зашла о явлении весьма противоположном... Хотя, одного момента явно не избежать...

В день нашего знакомства с Музой, во время тех самых дебатов на штреке, во время передышки, уловив паузу, Зек демонстративно вздохнул и изрек свое сокровенное желание: "Вот бы такую... изнасиловать!".

Произнеси он подобную гадость в приличном обществе, реакция могла статься для него весьма негативной. Но мы-то его нутро знали доподлинно и отреагировали... повальным хохотом. Урод, он и есть урод. Сознавая, что овладеть красотой естественным путем ему никогда не удастся, он и мыслил соответственно ситуации.

Мне не раз приходилось слышать версию о том, что красота может спасти мир. Однако, какой мир, и какая красота, для меня всегда оставалось загадкою. Вероятно потому я и оказался в стане большинства, встретившего молодую красивую банщицу в штыки. Помню, даже пылкую речь на общей сходке произнес, доказывая начальству, что такие "актрисы" нашей бане без надобности, а сам факт ее появления есть признак издевательства над авангардом рабочего класса, каковым являются горняки, и т. д. и т. п. И, что особенно стыдно вспоминать, так это рукоплескание толпы в адрес моего "пылкого" выступления.

Когда мы чуток поутихли, к трибуне вышел Марина. Обвел он всех присутствовавших смешливым взглядом и, как бы между прочим, поинтересовался: у кого из нас, обиженных и униженных, не хватает средств для покупки лишнего полотенца? Ответами с нашей стороны были выкрики: "Не потерпим издевательств! Ее место в кино, или на сцене!..". И вновь загудели, зарукоплескали собственной дури. Марина выждал, пока мы утихомиримся, и снова повторил свой вопрос. Ответом сначала был дружный хохот, затем кто-то выразил общее мнение, мол, это на бутылку жены не всегда раскошелятся, а по части полотенец проблем нету.

- Именно это я желал от вас услышать! - сказал он. - Коли с полотенцами у вас проблем нет, тогда прихватывайте их с собою в баню и прикрывайте ими свои стыдные места во время переодевания!.. Кто против?.. Никого не вижу "против"... Все, вопрос исчерпан... "Да здравствуют музы, да скроется тьма"... из ваших мозгов!

После той сходки я уже чувствовал себя пристыженным... Ларчик, как выяснилось, открывался весьма просто, хотя самолюбие наше было явно уязвлено. На очередную смену мы явились с "защитными" полотенцами. Все, кроме Зека. Тот как не стыдился ходить голым, так и продолжал ходить. Странно, однако на лице Музы при его появлении не выказывалось никаких отрицательных эмоций. Более того, ее совсем не показная вежливость и интеллигентность нас, придурков, иной раз попросту шокировала. Мы с нею в этом отношении были явно не ровней. Закавыка была еще и в том, что Зек поражал глаз не только изобилием шерсти на своих телесах. Между ног у него болтался не член, а тонкий и продолговатый "шланг", что такую милую и изъящную девушку, как Муза, должно было приводить в шок, однако даже таковые "аномалии" ее нисколечко не удручали. Вот тогда и отыскались среди нашей братии "умельцы", решившие "отмочить" своеобразную сценку. Лихой задор, что шальной костер, абы куражиться... Хотя, завязать зековский "шланг" на узел, увы, было нашей давней мечтою. Только каждый из нас сомневался, получится ли?.. Именно сомнения удерживали нас ранее от осуществления оной затеи. И тут, на тебе, созрел соответствующий момент. Как им было не воспользоваться!.. С превеликим трудом, правда, но своеобразный "узел" мы сотворили... И Зек, после купания, утиной походкой поковылял в раздевалку. Мы же за ним, на цыпочках, вытянув шеи, крадемся в ожидании чего-то невероятного... Муза же, узрев оное, всплеснула ладонями и запричитала:

- Что вы сотворили!.. Да вы в своем ли уме?!..

- А, пускай... Так спится лучше... Ноги не мерзнут, - отмахнулся Зек.

- Но это же ужасно!.. - не на шутку разошлась Муза. - А если вам привидится сексуальный сон и, упаси господи, станется эрекция?!..

- Че? - Зек недоуменно разинул рот, явно не разумея, что значит слово "эрекция".

Далее последовало нечто невероятное. Муза подскочила к Зекову, присела перед ним на колени и без тени смущения попыталась развязать "узел". Он же, изобразив на физиономии неописуемый восторг, возможно впервой в своей жизни ощутил ни с чем не сравнимое удовольствие от прикосновения милых женских рук к интимному месту. И вот тогда то, что Муза именовала "эрекцией", начало проявляться незамедлительно. Его "хоботок" непомерно увеличивался, дубел, конечная часть его неестественно посинела. Зрачки у Зекова при этом расширились до неузнаваемости. И он начал стонать от боли. Это затрудняло "развязку". Нашу же реакцию на происходящее иначе чем садистской не назовешь. Мы только едко ухмылялись. А кто-то, ехидно заметил, мол, нужно было сотворить "бантик".

Только Муза продолжала действовать с истинным профессионализмом. С нашею помощью она отвела Зекова в душевое отделение, определила его страждущим местом под струю воды, причем, холодной. Тот сразу было возопил, но по мере угасания полового возбуждения успокоился. "Узел", естественно, уменьшился, обмяк, и Муза уже без особого труда его "развязала". Затем легкой, изящной походкой удалилась на свое место. Все было выполнено ею настолько четко и профессионально, что мы, застыв как истуканы возле отлеживавшегося на полу "страдальца", никак не могли уразуметь, как столь юная особа смогла сотворить то, на что далеко не каждый из нас решился бы. После, обсуждая тот инцидент, мы порешили, что у Музы в тот злополучный момент просто сработал женский инстинкт спасения ближнего, который у нас, мужланов, изрядно заторможен.

После того случая и произошла удивительная метаморфоза. Сам Зеков больше не появлялся на глазах Музы в обнаженном виде. К слову, в часы ее дежурства мне ни разу не доводилось слышать из уст своих собратьев по труду нецензурных выражений. А сам я, можешь не верить, решил вообще распроститься с этой скверной привычкой. Даже там, в подземелье, мата значительно поубавилось. Стался парадокс своего рода. Мы, шахтерня, несмотря на внешнюю грубость, народец влюбчивый. А когда человек влюбляется, грубость из него как бы испепеляется. Тут же сталась поголовная влюбленность... Любовь, хоть и не пожар, зато как загорится, не погасишь... И когда Муза совершенно неожиданно исчезла...

- Как это исчезла?! - я был ошарашен таким поворотом событий.

- Да, - задумчиво продолжал Николай, - пару месяцев спустя она также неожиданно исчезла, как и появилась. А в нашей бане после ее исчезновения вроде света поубавилось...

- Она, что, инопланетянка?! - изумился я вконец. - Ведь с обычными людьми такого не происходит!

- Мы поначалу тоже так думали, начисто позабыв при этом про былые "козни" Марины, о которых я говорил ранее.

- И-и... что же это за козни?

- Борьба со сквернословием, причем, весьма нетрадиционная... Когда мы опять "взбунтовались", по причине необъяснимого исчезновения нашей любимой банщицы, Марина объяснил нам коротко и ясно: "Муза пишет дипломную работу!".

- Какую такую работу? - хором вопрошали мы.

И этот "мошенник" Марина отчеканил нам так:

- Она, моя племянница, живет в Москве... Заканчивает медицинский институт...

Будущий врач-сексопатолог... С целью борьбы со своей природной стеснительностью решила пройти оригинальную практику, дабы воочию познакомиться со своими возможными пациентами, в их натуральном обличии. Никогда больше своим присутствием она вас не смутит.

После его столь язвительного объяснения мы враз ощутили себя никчемами, над которыми вот так запросто можно учинять подобные эксперименты. В это трудно поверить, но за два месяца мы привыкли к своей Музе так, что на работу в дни ее дежурства спешили, как на праздник, с одной яростной надеждой в душе, что увидишь именно ее. И только. На большее вряд ли кто мог рассчитывать, потому как ее удивительная красота казалась нам, чурбанам, недоступной.

- И с той поры, надо полагать, ты без ее образа истосковался, даже в отпуске? - не без иронии поинтересовался я, кивнув на портрет.

- Повторяю, я к ней заезжал лишь затем, чтобы фотку выклянчить. Дружки уговорили... Представь, зашел к ней с робостью, а она встретила меня с великой радостью... И в просьбе не отказала... Глянь, какие глазища!.. А губы!.. - Николай мечтательно зажмурил глаза и покачал головой.

- Теперь ты ее повесишь рядом с портретом жены? - поинтересовался я в том же духе.

- Права такового не имею, - чинно отвечал Николай. - Наш г е г е м о н мне этого не простит. Ежели привезу, решили мы на сходке, то поместим ее портрет непосредственно... в бане! Причем, на самом видном месте. Ведь такой оригинальной банщицы нигде и никогда не было и не будет. А все редкостное на свете следует глубоко почитать... Чудаки-поэты вон сколько муз понавыдумывали, сплошной фейерверк!.. А у нас своя будет, единственная и неповторимая - Муза купания!.. Звучит, как песня, не правда ли?.. И как после всего ставшегося усомниться в истине о том, что красота не только спасет, но и преобразует мир?..

- Разом с Мариной? - не унимался я.

- Он теперь наш авторитет... Без него мы не мыслим своего бытия, - закончил свой рассказ Николай.

К О Н Е Ц.