Ах, Варварушка-голубушка, да еще и Федосеевна!.. Ну, до чего же невезучая была в любви своей изначально!.. Даже вспоминать горестно. Дался было ей этот непутевый Жорка Трубач. Ну, прямо-таки, нож острый!.. Всю душеньку ее искромсал на мелкие кусочки... Сама на себя стала непохожею. Бывало, мизинчиком ее поманит, навроде невзначай, и Варюха готова было бежать за ним хоть на край света, покедова он свои зубы в никотине не выпячит, дабы потешиться над дурью своею несусветною. Варенька же, после такового обихода с нею, убежит было додому, запрется на крючок, наревется досыта... А опосля, когда на людях появится, личика своего толком выпрямить не смеет. Очень уж совестно ей становилось после издевательств со стороны обожаемого ею Трубача над своею персоною.

Чего уж она только не творила с целью завлечь его хоть маленечко. И привораживала, и зельем приворотным поила, и даже одежку его слюнила... Только ничегосеньки из этого не выходило. Как-то ей бабы опытные в таковых делах посоветовали весенней лунной ноченькой в Жоркином палисаднике репу посадить, чтобы он, зануда, когда репа вырастет, взял да употребил в кушанье, хоть единожды. От посаженной твоими же руками репы, утверждали замужние бабы, у мужиков весь организм переиначивается, и он совсем по-иному на жизнь глядеть начинает. Вот тогда, мол, только не зевай, лови его окаянного в свои сети. А коли поймаешь, не упускай из своего поля зрения, держи, как бычка на привязи, покедова он, настырнючий, ручным не станет. Только опосля им полнейшего к тебе привыкания, с мужиком можно творить то, что твоей душеньке заблагорассудится. Лишь таким вот образом, гутарили эти самые знахарки, ты вдоволя смогешь отыграться на нем за все свои былые страдания. Так уж на роду нашем бабьем начертано: вначале замани мужика в сети, затем залови, а уж после можно и чихвостить можно почем зря его, ручного, дабы он виновным себя почитал да от рук твоих не отбивался.

Послушалась Варвара дошлых баб, посадила той весною аж три репы в Жоркином палисаднике, как и надобно, под покровом ночи. Уродились репы, что в сказке, большие-пребольшие, уж такие, что Жоркин глаз не мог не заметить тот хренов продукт. Когда пришло время, выкопал он их, и схарчил разом с дружками на закус. Да вот беда, после этого он... вообще на Варюху-горюху перестал внимание обращать. В результате такового самообмана Варька в магических кознях вовсе разуверилась, порешив, что непригодна она для жаркой любви особа, и потому стала обходить своего зазнобу десятою дорогою.

И что же сталось после такового изменения в ее натуре?.. А сталось именно то, чего уж никто не ожидал: Жорка поначалу опешил (он ведь попривык харахориться перед по уши втюрившейся в него девкою). И вот, на тебе, эта самая девка перестала его, "красавца", даже узнавать. Тут ему, негоднику, и сделалось не по себе. Самолюбие, понятно, возбуяло.

Трудился Жорка проводником на пригородной электричке. Сутки, значит, покатается, трое дома загорает. Калымил малость на своей непыльной работенке. Варюха же в районе на повариху училась. Поварское ремесло ей дюже уж по душе приходилось. А потому как в тамошнем общежитии ей жить не нравилось, она и курсировала электричкой туда-сюда. Так что виделись они почти что каждодневно. Но вот когда она перестала глазеть в его сторону, то и ездить с ним тоже перестала, пересев на маршрутный автобус. Тогда-то Жорка и взбеленился. Май месяц только-только начинал пьянить. И сирень, и черемуха, и абрикосы буйно зацвели разом. От прибавления этих цветений даже лица стариков помолодели и стали улыбчивее. А улыбка она ведь сама по себе любого человека с наружности приукрашивает.

Был у Жорки Трубача дружочек закадычный, Петька Долин. Непьющий, рассудительный не по годам, культурные манеры с девчатами соблюдал, еще и заочно в каком-то высшем заведении обучался, где на педагогов учат. Вот Жорка и решил через него выведать детально, с чего это Варька от него нос воротит. Норова-то на его смазливой физиономии не поубавилось, скорее, наоборот.

Варюха-горюха не только на поезде перестала ездить, но даже на танцы отказалась ходить. Горько и совестно ей чувствовалось перед подругами. Втюрилась, как круглая дура, а вот ответной любви нисколечки не поимела. Иные девки вон творили бог знает что. Закадрят бывало какого-нибудь простофилю и водят его за нос, сколько душе заблагорассудится. Ее одноклашка, Сонька Хвостова, как никто умела изматывать души парней. Хлебом ее не корми, дай только выставиться. Всех почти переиграла, вот только на Петьке Долине осеклась. Уж как она старалась его околпачить, уму непостижимо! И рядилась в самые что ни на есть моднющие одежки, и прическу на заграничный манер заимела, и даже в тот самый гуманитарный вуз норовила поступить. Поехала было сдавать вступительный экзамен и... не вернулась больше в родительский дом. После уж письмо прислала, что скоропостижно выскочила замуж за какого-то там нацмена.

Что поделать, все мы бесимся, пока зелены, страсти мордуют. А вот Петька танцами не очень-то увлекался. Разве что, от случая к случаю. Учебе больше времени отдавал. Но уж коли дружочек попросил, он не стал его просьбу игнорировать. Пригласил он Варю сначала в клуб, а потом и на первый танец. И таким вихрем закружил ее в вальсе, что она прямо-таки заглазела на него своими красивущими очами, словно на чудо несказанное. Оркестр у нас тогда состоял из студентов-практикантов. Ребят озорных, чудаковатых, ну и, конечно же, понятливых. Они как узрели перед собою нечто схожее с идеальной парочкой, так и начали наяривать свою музыку только для них, причем, волнообразно, с упоительными паузами. И играли они ее, эту музыку, куда дольше положенного времени...

Глазенки Варины запылали несказанно!.. Ей вдруг почудилось, будто не танцует она, а парит легкокрылою птахою в далях неведомых. И все-все ее душевные приятности на ее милом личике так и вырисовались. Петька же, начисто позабыв о своих прежних намерениях, вдруг изрек:

- Какая вы красивая, В а р е н ь к а!..

Да так он сказанул эти слова, что добрая половина зала их услыхала и... зааплодировала! Благо, Жорка в тот вечер был на работе, иначе не миновать было беды. Варя ничего не ответила, а точнее, не смогла произнести ответ. Поскольку из ее глаз бусинками по щекам покатились счастливые слезинки. Музыканты же так старались им ублажить, что встали и, стоя, раскачиваясь, изо всей мочи дудели в свои саксофоны до той самой минуты пока Петька не подхватил Вареньку на руки и не вынес за пределы танцевальной площади, опять же, под шквал рукоплесканий всех присутствовавших.

После такой вот сцены и началась меж ними та самая любовь, которую добрые люди нарекли н е о п и с у е м о й. Ни она без него минутки свободной не могла провести, ни он без нее. Все окрестные луга и озера они избродили, все лучшие книжки перечитали, все самые красивые цветы, вызревшие под летнею теплынью, подарил Петька своей любимой Вареньке... Так уж само собой деется, кому счастье служит, тот ни о чем не тужит... Покудова тень его не затмит.

Жорка Трубач, уразумев бессмыслицу своих притязаний к Варюхе, запил... от полнейшего уныния. И хотя, запить то он запил, однако своей сермяжной просьбы к Петьке позабыть не смог. Потому и начал со злобою кромешною в душе преследовать счастливых влюбленных везде и всюду. Пойдут те в лес, и он за ними поодаль тащится, сидят они в кино, и он где-то рядом воздыхает... Себялюбие его прямо-таки извело. Подопьет бывало и начинает первому встречному на душу жуть наводить, мол, ежели они не разбегутся, то я решусь на все. Когда упрекали его за подлое отношение к Варюхе в недавнем прошлом, виновным он себя уж никак не желал признавать. А на тот факт что извел он девку до абсолютной к себе апатии, Жорка приводил всегда один единственный сумасбродный довод: старался он, якобы, для того, дабы она со временем побольше любви к нему накопила. Не зря же мол, сам гений Пушкин изрек: "Чем меньше мы деваху любим, тем больше нравимся мы ей". Частенько он сей опус на свой лад тараторил. И натараторился: осунулся, бриться перестал, на работе у него неприятности появились, из-за опозданий и неряшливости. Затем и вовсе спился так, что стал выглядеть не только тошнотворным, но и жалким. Ибо добрые увещевания со стороны действовали на него, как на мертвого припарка.

Со временем мозги его мутнели от того, что некоторые его сердобольные собутыльнички, начисто перевернув пластинку, осуждали Варюху за то, что она, дескать, на ученого позарилась. Он же, дурень, растопырив уши, не только слушал дружков, но и соглашался с их "доводами". В конце концов, бахнув однажды кулаком о питейный стол, Жорка сказанул: "Пора действовать! ". И принялся он, навроде диверсанта, выслеживать Варюху одну, где-нибудь подальше от родного дома. Не мог он не знать, не ведать, что в соседнем селе Хавки у нее задушевная подруга жила, Инна. Тоже красивая невероятно. Однажды какой-то заезжий деловар даже сватал пойти в фотомодели. Однако Инна решила это очень уж влекомое для многих дурнушек занятие отставить. Ну, не пожелала своею красотою торговать, и все тут.

Наведывалась Варюха к своей подружке чаще всего по вечерам, после занятий. Посидят они бывало на лавочке у дома часок-другой, повздыхают о чем-то затаенном, затем проводит Инна подружку до Иволгиной рощи, что на половине пути к Хавкам, расцелуются и разойдутся в разные стороны. Жорке этот маршрут был очень уж ведом, с того и решил он им однажды воспользоваться. Встретил Варю в полную темень на тропке, цапнул больно за руку, и давай допытываться:

- Ты чиво это меня вдруг разлюбила?

- Мне самой неведомо, что со мною сталось, - как на духу отвечала ему Варя. - Взгляд у него, понимаешь, к о л д о в с к о й!..

- Неужто в моих глазелках менее страсти к тебе таилось?! - пытался еще харахориться перед нею Жорка.

- Прости, но сейчас я к тебе совсем равнодушна, - тихо отвечала Варя.

- Ну, знаешь, коли так обстоят дела, - не говорил, а рычал обиженный ее откровением Жорка, - тогда я тебя на прощание... хоть поимею!

- Изнасилуешь?.. - глубоко вздохнув, спросила Варюха.

- Ежели не дашь мне слово бросить своего ученого Петьку и любиться только со мною... да, изнасилую!

- А у тебя ножик при себе имеется? - Варя глядела ему прямо в глаза.

- Моя обида на тебя острее самого кинжала!..

- И то правда, - согласилась Варя. - Что ж, когда ты удовлетворишь свои потребности, возьми камень потяжелее и ударь им меня в висок, чтобы мне долго не мучиться. А коли ты меня не убьешь, я все равно себя порешу!

- Дур-ра!!! - возопил Жорка, вытаращив на нее свои глазелки. - Ты че, и сопротивляться не станешь?..

В ответ Варя лишь молча качнула головой и заплакала.

Жорка зло простонал от непредвиденного поворота своей затеи. Замахнулся было, но ударить не посмел, какая-то сила удержала его кулак в поднятом состоянии. Хотя отвести душу смачною матерщиною ему удалось, перед тем как уйти восвояси.

Варя еще долго-долго стояла, как вкопанная, не двигаясь. Спина и затылок ее опирались о ствол молодой березки, сквозь шевеление листвы которой просматривалась немая благодать звездного неба. Оно казалось ей в те памятные минуты душевного успокоения не только всемогущим, но и до боли родным.

Пути Господни воистину неисповедимы, но у каждого из них имеется свое начало и свой конец. Нежданно-негаданно Жорка Трубач после той встречи с Варварою в Иволгиной роще бросил и пить, и бедокурить. Хотя, поведи себя Варюха иначе, вряд ли с ним таковое скоилось. И с Петькою они вскоре снова сдружились... Однако само диво дивное сталось год спустя... в день свадьбы Петра и Варвары.

Явился Жора Трубачев на свадебное веселие, не сам и не с пустыми руками. Прибыл он в паре с той самою Инною-красавицей, которая как была, так и осталась лучшей подругой невестушки. И радость от их появления у всех гостей произошла чудная. Кухонный сервиз подарили они молодым, а вдобавок к нему, как бы между прочим, Жора приложил собственное изделие - нож из нержавейки с вычурною ручкою из янтаря, где были выгравированы такие вот слова в адрес Вари: "За миг прозренья в час урочный, боготворю тебя и рощу!"...

...Цвела Варварушка-краса, плоды любви своей вкушала, и наполнялись паруса души и сердца ветром шалым.

К О Н Е Ц.